![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Время и место
Jan. 22nd, 2014 08:01 amКак много в ЖЖ я пропускаю из-за нехватки времени! Ну спасибо, люди пишут по следам других и дают ссылки. Вот и сейчас, прочла лилин пост о ее воспоминаниях советского времени, а там ссылка на пост Мблы -- о ее.
Оба очень хороши и друг другу не противоречат, а дополняют. Очень хорошо вырисовывается образ и вектор времени: от 60-х (50-е здесь уже никто, кажется, не помнит) через 70-е к 80-м. Кстати, в постинге Вбы про "Покровские ворота" я это тоже по касательной отметила: фильм-то снят в самые глухие 80-е о том времени, когда была надежда, была вера, было ощущение будущего. Я его тогда, в 82-м или 83-м году смотрела с удовольствием именно как ностальгию по тем временам (хотя сама их не помню) и как фигу в кармане -- нынешним. Его нужно было смотреть там и тогда, в той действительности, которая была как Groundhog day, когда ничего не менялось, ничего не могло измениться, надежды не было никакой и ни на что. Оттого и было душно и тошно, а не только из-за дурной власти, хотя бы уже и вегетарианской.
Это хорошо, что так обозначилось в этих воспоминаниях время и его вектор. Тут иногда вспоминают еще про Афган, но мало Афгана, надо бы вспомнить про тотальное вранье про него. А еще -- Чернобыльская катастрофа. Это было уже при Горбачеве, но то повальное вранье, которое пытались нам втюхать, было еще брежневских времен. И вот так было все. Было, говорили, страшное, катастрофическое наводнение кажется на Камчатке, но СМИ об этом не проронили ни слова. Ведь в СССР не могло быть ничего плохого, даже приодных катаклизмов. Это, между прочим, тоже было составной "счастья" -- ничего не знать о плохом.
Но все эти события невозможно было удержать в тайне, ведь из Афгана привозили гробы и приезжали покалеченные мальчики, радиокативное облако разнеслось по всему миру, и первыми нам о нем рассказали из-за рубежа, и так далее. То есть стало реально прорывать информационную блокаду.
Но я хочу сказать еще о месте. Оба эти небольших мемуара -- о столицах, Москве и Питере. Была еще огромная страна. А еще -- советское общество было страшно стратифицировано, гораздо в большей степени, чем, скажем, здесь, в Америке. Там водопроводчика от профессора отделяла пропасть, и когда некоторые отказники вынужденно пошли в кочегары, это было во-первых, довольно знаковое событие, об этом говорили, но все равно, это были преподаватели, врачи, инженеры. Правильно Мессала говорит, важны были опознавательные знаки "свой-чужой". Набокова читал? Свой.
Я росла во Львове. У нас была провинция, но такая, немножко западная. Было много "понаехавшей" интеллигенции, в основном из Киева, но и из Москвы, и из Ленинграда. По разным причинам. Был Львовский университет, роскошный Дом Ученых в бывшем казино, свой круг людей, говоривших исключительно по-русски. И это на западе Украины. Меня родители отдали в украинскую школу, где на переменах дети разговаривали только по-русски.
И были другие. Нам молоко из деревни привозила местная крестьянка Катерина. Маленькая сгорбленная женщина, которая мне казалась глубокой старушкой, хотя я потом узнала, что ей было около сорока лет и дети у нее были еще маленькие. Муж за что-то сидел, ну, бандеровец, наверное. Там большинство деревенских мужчин были "бандеровцы" в том смысле, что пытались еще сопротивляться соввласти.
И вот эта маленькая женщина тащила на своем горбу огромный бидон молока, в руках были кошелки с творогом и сметаной. Она шла пешком, потом ехала на переполненном пригородном автобусе, потом на общественном транспорте, чтобы привезти нам утром свежего молочка и творожка. И получала за это копейки, очень ей нужные, чтобы хоть как-то вырастить детей.
Я вот что хочу сказать: мы жили хорошо, как только можно было жить в совке, но у меня с детства возникло еще и чувство стыда. Да-да, я с удовольствием ела свежайший крестьянский творог, а чувство стыда жило где-то в подспуде. Возможно, мне в этом особенно повезло.
И еще. Обе мемуаристки уехали раньше, чем я. У меня не было никакого шанса уехать. Я уехала уже в 90-е и их частично застала. А уж 80-е -- целиком. У моего отца была сестра, котрую угнали в Германию во время войны. Это долгая и сложная история, я ее как-то под замком рассказывала. Она не вернулась в СССР, а оказалась в Аргентине. Так вот, я до 30-ти с чем-то лет не знала, что у меня есть тетка. Все фотографии с ней были изъяты из семейного архива, на некоторых, которые все же оставались, лицо было вымарано. Рассказывать, почему?
Когда отец умирал, он позвал меня и дал ее телефон, сопроводив словами: пока я жив, не звони, я этого не переживу. Я честно выполнила его просьбу и позвонила только после его смерти. В 89-м году я села в самолет, чтобы лететь в Аргентину. Для меня это было -- как вырваться из клетки. Нет ничего страшнее чем ощущение, что ты в этой стране заперт и никогда не сможешь уехать. У тех, у кого этого чувства не было, никогда его не поймет. Это вот то самое ощущение лагеря, пусть даже и сытого и относительно благополучного. Не в гнилой картошке было дело, а ощущении полной безнадежности и чувства, что ничего уже не изменить никогда. Groundhog day. И не вырваться.
Оба очень хороши и друг другу не противоречат, а дополняют. Очень хорошо вырисовывается образ и вектор времени: от 60-х (50-е здесь уже никто, кажется, не помнит) через 70-е к 80-м. Кстати, в постинге Вбы про "Покровские ворота" я это тоже по касательной отметила: фильм-то снят в самые глухие 80-е о том времени, когда была надежда, была вера, было ощущение будущего. Я его тогда, в 82-м или 83-м году смотрела с удовольствием именно как ностальгию по тем временам (хотя сама их не помню) и как фигу в кармане -- нынешним. Его нужно было смотреть там и тогда, в той действительности, которая была как Groundhog day, когда ничего не менялось, ничего не могло измениться, надежды не было никакой и ни на что. Оттого и было душно и тошно, а не только из-за дурной власти, хотя бы уже и вегетарианской.
Это хорошо, что так обозначилось в этих воспоминаниях время и его вектор. Тут иногда вспоминают еще про Афган, но мало Афгана, надо бы вспомнить про тотальное вранье про него. А еще -- Чернобыльская катастрофа. Это было уже при Горбачеве, но то повальное вранье, которое пытались нам втюхать, было еще брежневских времен. И вот так было все. Было, говорили, страшное, катастрофическое наводнение кажется на Камчатке, но СМИ об этом не проронили ни слова. Ведь в СССР не могло быть ничего плохого, даже приодных катаклизмов. Это, между прочим, тоже было составной "счастья" -- ничего не знать о плохом.
Но все эти события невозможно было удержать в тайне, ведь из Афгана привозили гробы и приезжали покалеченные мальчики, радиокативное облако разнеслось по всему миру, и первыми нам о нем рассказали из-за рубежа, и так далее. То есть стало реально прорывать информационную блокаду.
Но я хочу сказать еще о месте. Оба эти небольших мемуара -- о столицах, Москве и Питере. Была еще огромная страна. А еще -- советское общество было страшно стратифицировано, гораздо в большей степени, чем, скажем, здесь, в Америке. Там водопроводчика от профессора отделяла пропасть, и когда некоторые отказники вынужденно пошли в кочегары, это было во-первых, довольно знаковое событие, об этом говорили, но все равно, это были преподаватели, врачи, инженеры. Правильно Мессала говорит, важны были опознавательные знаки "свой-чужой". Набокова читал? Свой.
Я росла во Львове. У нас была провинция, но такая, немножко западная. Было много "понаехавшей" интеллигенции, в основном из Киева, но и из Москвы, и из Ленинграда. По разным причинам. Был Львовский университет, роскошный Дом Ученых в бывшем казино, свой круг людей, говоривших исключительно по-русски. И это на западе Украины. Меня родители отдали в украинскую школу, где на переменах дети разговаривали только по-русски.
И были другие. Нам молоко из деревни привозила местная крестьянка Катерина. Маленькая сгорбленная женщина, которая мне казалась глубокой старушкой, хотя я потом узнала, что ей было около сорока лет и дети у нее были еще маленькие. Муж за что-то сидел, ну, бандеровец, наверное. Там большинство деревенских мужчин были "бандеровцы" в том смысле, что пытались еще сопротивляться соввласти.
И вот эта маленькая женщина тащила на своем горбу огромный бидон молока, в руках были кошелки с творогом и сметаной. Она шла пешком, потом ехала на переполненном пригородном автобусе, потом на общественном транспорте, чтобы привезти нам утром свежего молочка и творожка. И получала за это копейки, очень ей нужные, чтобы хоть как-то вырастить детей.
Я вот что хочу сказать: мы жили хорошо, как только можно было жить в совке, но у меня с детства возникло еще и чувство стыда. Да-да, я с удовольствием ела свежайший крестьянский творог, а чувство стыда жило где-то в подспуде. Возможно, мне в этом особенно повезло.
И еще. Обе мемуаристки уехали раньше, чем я. У меня не было никакого шанса уехать. Я уехала уже в 90-е и их частично застала. А уж 80-е -- целиком. У моего отца была сестра, котрую угнали в Германию во время войны. Это долгая и сложная история, я ее как-то под замком рассказывала. Она не вернулась в СССР, а оказалась в Аргентине. Так вот, я до 30-ти с чем-то лет не знала, что у меня есть тетка. Все фотографии с ней были изъяты из семейного архива, на некоторых, которые все же оставались, лицо было вымарано. Рассказывать, почему?
Когда отец умирал, он позвал меня и дал ее телефон, сопроводив словами: пока я жив, не звони, я этого не переживу. Я честно выполнила его просьбу и позвонила только после его смерти. В 89-м году я села в самолет, чтобы лететь в Аргентину. Для меня это было -- как вырваться из клетки. Нет ничего страшнее чем ощущение, что ты в этой стране заперт и никогда не сможешь уехать. У тех, у кого этого чувства не было, никогда его не поймет. Это вот то самое ощущение лагеря, пусть даже и сытого и относительно благополучного. Не в гнилой картошке было дело, а ощущении полной безнадежности и чувства, что ничего уже не изменить никогда. Groundhog day. И не вырваться.
![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif){kind=small}