Я, кажется, понимаю

...откуда такое противостояние иммиграции среди наших иммигрантов в Америке.

Начнем с того, что свобода миграции никак не может ходить в ногу с социальным государством. Иными словами, невозможно принимать иммигрантов, обеспечивая им социальное вспомоществование — никакого государства на это не хватит.

Но те люди, которые сейчас кричат против любых иммигрантов, как раз приехали сюда, оформив статус «беженца», который давал им право на социальные программы, и они ими не брезговали пользоваться.

И именно поэтому они говорят, что Америка не может принять миллионы из стран Азии и Африки.

На тех основаниях, на которых сюда просочились вы — да, не может. На других основаниях, как это было когда-то через Эллис айленд, когда приезжали сюда, рассчитывая только на себя, — может.

Цена слова

Что она для вас?

Странное колено

Ровно неделю назад, в субботу, я погуляла с собаками и, вернувшись с прогулки, засела смотреть какой-то сериал. Потом встала с реклайнера и вдруг ощутила боль в колене.

В понедельник позвонила к ортопеду, во вторник его посетила. Он высосал жидкость с кровью из опухшей коленки и сделал укол какого-то стероида. Кортизон, кажется.

Сказал, что у меня травма коленки. Вот это очень странно, потому что я не помню, когда и где я ушиблась — травма это же ушиб? И никаких синяков нет, откуда вдруг травма?

Но это ладно, после посещения ортопеда я, как всегда, попыталась бегать по утрам, но это вызвало отчаянную боль в коленке.

Ортопедическая клиника, куда я сходила во вторник, имеет сейчас свой сайт, куда можно зайти и посмотреть свой диагноз. Я и зашла и посмотрела. Там написано, что у меня fracture, то есть то ли перелом, то ли трещина колена.

Сегодня я не стала даже пытаться бегать, после информации о fracture, и все вроде путем.

Вот почему ортопед не сказал мне, что лучше пока не бегать? Почему не сказал, что это fracture?

Какое — Ваше — десятилетие?

Я, оглядываясь на свою жизнь, не могу не признать: мое десятилетие — это девяностые.

Нет, восьмидесятые тоже были — десятилетие любви. Ах, какие были любови!

Но все же главное в моей жизни десятилетие — это когда уже не было любовей, а было страшное увлечение профессией. Это когда я приходила домой глубокой ночью, и, благодаря этому, видела очередь за завтрашним маслом. Откуда-то люди знали, что в наш затрапезный магазин завтра завезут масло, и вставали ночью в очередь.

А я, возвращаясь с безумной работы (безумной — потому что на тот момент она никому не была нужна) в одиннадцать часов ночи, не становилась в эту очередь: не было ни интереса, ни сил.