![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
А все-таки интересно
Веду почти параллельно две беседы: с Арбатом -- про иммиграцию и с Мессалой про имперскую Америку.
Ни с одним не согласна, как видно из бесед, но интересно: они-то друг с другом согласились бы? А я еще думала, что это я -- максималистка:))
Ни с одним не согласна, как видно из бесед, но интересно: они-то друг с другом согласились бы? А я еще думала, что это я -- максималистка:))
no subject
Но лучше бы вы наоборот, с Мессалой спорили про иммиграцию, а с Арбатом спорили про имперскую политику США. Тогда Арбат вам непременно привел бы свой любимый аргумент про Насильника в Подворотне, за которого всегда заступается Америка.
no subject
И не тролльте, пожалуйста, Лилю: у нее точно много больше извилин, чем у меня.
no subject
Тут ведь как обычно. Напишет человек какую-нибудь чушь, и тут же 3-4 Мальпы подхватывают, Да! Да! И я! И мне! Лично я всегда благодарен всем моим троллям. Ну кроме откровенного человеческого кала, вроде Луйбу, которые двух слов связать не могут и только желчь разливают. Тролли, это как бы 1я проверка на рациональность твоего мышления.
Что я левый, это популярное заблуждение.
no subject
no subject
no subject
Но когда наезжаете на кого-то, не думайте, что об этом не напомнят.
no subject
Насладитесь лучше отрывком из Газданова. Тут, помойму, верно отражена квинтэссенция американско внешней политики:
И вот - снова ночь, и парижские улицы, Монмартр,
Монпарнас, Большие Бульвары, Елисейские Поля и, время от времени, мрачные и картинные кварталы окраин или нищих центров города. Я проезжал в ту ночь, около часу, по бульвару Огюста Бланки; на тротуаре невысокий человек в кепке бил по лицу женщину, которую я не успел рассмотреть. Она кричала и рыдала на всю улицу. Я знал, что не надо и нельзя в это вмешиваться и что мое заступничество было бы неуместно и бесполезно. Но я не мог на это смотреть, меня начала давить тупая и вялая тоска и желание остановить этого человека, по всей видимости, сутенера, и я испытывал еще невыносимое отвращение, почти похожее на позывы к рвоте. Я затормозил автомобиль, слез и направился к этому месту. Но я не успел ничего сделать. Откуда-то быстро подошел высокий, хорошо одетый мужчина без шляпы; он оттолкнул субъекта в кепке и сказал с американским акцентом:
- Вам не стыдно, животное? Женщин не бьют.
- Что? - угрожающе сказал субъект в кепке. - Не может быть! Тебе тоже захотелось получить по морде?
Он поднял правую руку, но в ту же короткую часть секунды человек с американским акцентом ударил его в нижнюю челюсть. Я видел это вблизи и мог оценить удар, исключительной, безошибочной удачности, почти профессиональной: вся тяжесть тела была брошена вперед в необыкновенно быстром движении, которое начиналось от ступни левой ноги, проходило по диагонали через бедро и грудь и заканчивалось стремительным и незаметным выпрямлением правой руки, сжатой в кулак. Субъект в кепке как-то особенно всхлипнул и упал, ударившись со всего размаха головой о тротуар. Изо рта у него текла кровь, он остался неподвижно лежать. И тогда женщина, которую он только что перед этим бил, набросилась на американца и визгливо закричала:
- Ты раскровенил моего... Посмотрите на него, он, может быть, умер! Сволочь!
Он удивленно на нее посмотрел, пожал плечами и пошел прочь своей быстрой и гибкой походкой. Она бежала за ним и кричала, уже совершенно захлебываясь от слез и бешенства:
- Сволочь! Сволочь! Сволочь! Убийца!
Я стоял недалеко от фонаря. Она опустилась на колени перед субъектом в кепке, продолжавшим лежать с мертвой неподвижностью, и говорила рыдающим голосом, в котором я с удивлением расслышал нечто похожее на животную и булькающую нежность:
- Бебер, ты меня слышишь? Бебер, мой миленький Бебер!
И в эту секунду из темноты выехали на велосипедах два медлительных полицейских.